Как человек становится пациентом психоаналитика и что с ним может случиться дальше
Когда моя практика увеличилась настолько, что понадобилось составить расписание, я обнаружила удивительный факт. В один день недели я принимала трёх людей с одинаковыми именами. Обнаружила я это только читая написанные собственной рукой их имена.
Для каждого из моих пациентов в моем внутреннем мире «выделен отдельный канал». Поэтому меня всегда приводили замешательство вопроса типа «какие у тебя в основном пациенты?» Или «много ли у тебя таких-то (диагностический критерий)?» Чтобы ответить на подобные вопросы, я должна была представить всех своих пациентов как группу. Но я не представляю их так — у меня было (и есть) N миров, в каждом из которых у меня был (и есть) один пациент. Подобные вопросы однажды побудили меня составить список пациентов. И когда, оставшись наедине с собой, я это сделала, указав пол, возраст и род занятий каждого, то подумала, что сам Шерлок Холмс не догадается, что объединяет этих людей.
Как работает психоанализ и кому он подходит?
Любой человек может принять решение пройти курс психоаналитической терапии. Человек может учиться или работать, состоять или не состоять в браке, принадлежать к обеспеченным или малоимущим слоям населения, обладать гетеро-, гомо- или бисексуальной ориентацией; считаться в своём кругу успешным или неудачником, экстравертом или интровертом – ни один из этих параметров не играет роли в том, решится ли человек на сотрудничество с психоаналитиком. Единственный значимый фактор – то, что пациент является пациентом (от латинского patienc), то есть он страдает.
Существует два ответа на вопрос, от чего страдают пациенты. Первый лежит на поверхности сознания пациента: это могут быть необъяснимые неудачи, постоянные катастрофы в отношениях, смутная, но сильная неудовлетворённость жизнью (вплоть до помыслов о самоубийстве), поразительная невозможность отказаться от разрушительного поведения, постоянные сомнения в себе, непрекращающееся ожидание беды… Для психоаналитика любой из этих вариантов не ответ, а лишь обертка, в которую ответ завернут.
Зачем нужен психоанализ?
Работа психоаналитика состоит в том, чтобы найти этот второй ответ — ключ к страданию этого конкретного человека. Одинаковых ответов не существует. Но можно дать описание, скажем так, класса, к которым принадлежат эти ответы.
То страдание, которое приводит человека к психоаналитику, вызвано неспособностью психики этого человека обеспечить ему переживание жизни в полной мере, то есть неспособностью находиться в связи с самим собой, другими людьми и окружающим миром. В нас есть та сила, которая стремится восстановить эту связь, но также есть другая, иногда почти равная первой, сила – стремление к самоизоляции в своем внутреннем мире и замыкание личности в статичных изображениях того, что когда-то было ее реальностью.Иногда эти застывшие слепки опыта лежат на поверхности сознания, и очевидно проявляются в повторяющихся утверждениях, из которых состоит каркас речи и мышления данного человека: «Я всегда…», «Все люди…».
Иногда они не осознаются самим человеком, но видны внимательному наблюдателю – это шаблоны поведения: например, способ вести разговор или привычка обращаться со временем.Иногда они так тонко и глубоко пронизывают жизнь личности, что нужны годы обучения, годы практики и годы личного взаимодействия с пациентом для их обнаружения.
Приведем пример
«Ещё в раннем детстве этот мужчина был внезапно эмоционально покинут своей матерью. Это оставило в нём такое чувство, будто он совершенно ничтожный человек, не годный ни для каких стоящих дел. Он работал в банке, и там на него сваливали самую рутинную работу. В течение первого года в анализе он ожидал, что я скажу, что лечить его бесполезно, и он согласился бы с этим и лишь пожал бы в ответ плечами. Однажды в банке его попросили выступить с речью после важного официального обеда. Он тщательно подготовил свою речь, но за час до того, как выход на выступление, ему позвонил организатор и сказал, что надеется, что тот не будет против того, что он попросил выступить вместо него кого-то другого. Разумеется, он невозмутимо согласился. Следует упомянуть, что он пришел в анализ отчасти по причине недовольства, которое его жена выражала в связи с тем. что постоянно обходили при повышении. Его называли «дружище Том», а он был любезен и предупредителен при любых обстоятельствах. В процессе анализа фантазия о том, что он есть пустое место, начала терять свою силу. На работе люди перестали называть его «дружище Том». Однажды он случайно услышал, как секретарша говорила одному из его коллег: «В этом году я не буду просить Тома организовать рождественскую вечеринку. Последнее время он ужасно вредный». Он получил повышение на работе и перспективу в развитии своей карьеры». (Н. Симингтон. Становление личности в психоанализе. С. 97).
Как и почему возникают эти шаблоны?
Их можно кратко обозначить как полученный, но не пережитый опыт. Когда психика входит в контакт с реальностью, она запечатлевает в себе последствия этого контакта. Должна произойти грандиозная трансформация (=переживание) этого опыта, чтобы он стал полноценным элементом внутреннего мира личности, ещё одной опорой, повышающей адаптивность личности. Однако опыт не всегда может быть переработан психикой. Это возможно лишь при условии, что мощности психики (количество переработанного ею опыта в виде адекватных и хорошо дифференцированных представлений) превосходят эмоциональный заряд потенциального опыта. Эмоциональный заряд, в свою очередь, определяется тем, какое значение психика придает переживаемому событию с точки зрения текущих потребностей и жизненных шансов личности.
Обратимся к примеру выше. Многие аспекты жизни пациента Симингтона (его стиль взаимодействий с людьми, род занятий и перспективы в карьере) определялись непережитым событием – тем, что в раннем детстве он был внезапно эмоционально покинут своей матерью. «Эмоционально покинут» означает, что они продолжали жить вместе и общаться, но мать пациента больше не могла думать столько же, сколько раньше, быть вовлечённой в его внутреннюю жизнь, глубоко сопереживать ему и быть внимательной к его реакциям и настроениям.
Для психики маленького ребёнка такое изменение поведения матери имеет два следствия. Первое состоит в том, что он лишается инструмента самопознания; его понимание себя и, следовательно, саморегуляция будут затруднены. В пределе это человек, не способный ощущать себя индивидуальностью, не знающий, что и почему является хорошим для него (от режима дня до рода занятий), человек, который постоянно затрудняется с выбором и упускает свои счастливые шансы, даже не осознавая этого.
Во-вторых, это событие должно быть объяснено. Психическая организация маленького ребёнка исключает любое объяснение, апеллирующее к объективным обстоятельствам (допустим, мать скорбит о близком и это поглощает её психические силы) или к особенностям личности матери (например, разочарование в ребёнке в связи с его развитием — изменениями во внешности, возрастающей самостоятельностью и проявлениями своей воли). Чем меньше успела созреть психика, тем более категорично для неё выглядит картина отношений мать – ребёнок: ребёнок с его потребностями – это центр интересов матери, мать – питательная (в широком смысле) среда, существующая для удовлетворения потребностей младенца, и нет ничего за пределами этой диады. Любовь для маленького ребёнка заключается в том, что мать переживает своего ребёнка вдохновляющим на взаимодействие с ним. Любовь маленького ребёнка равна его самопрезентации, его существованию.
В этой картине мира утрата эмоционального контакта с матерью может быть объяснена лишь одним способом: он больше не достоин любви матери, потому что его любовь перестала влиять на неё. Она утратила к нему интерес. Где-то он допустил фатальную ошибку во взаимодействии, точнее, эта ошибка – его сущность: она такова, что ни у кого (а мать в его мире равна всем остальным, всем, кто не он сам) не может вызвать внимания, то есть любви. Отсюда ощущение, что он ничего собой не представляет, что он «совершенно ничтожный человек, не пригодный ни для каких стоящих дел».
Итак, факт эмоциональной покинутости отразился в психике Тома как опыт собственной ничтожности. В каком виде этот опыт находился в его психике? Не в виде осознанного убеждения, – иначе он бы мог его сформулировать и выразить аналитику, рассказывая о себе. Можно сказать, что этот опыт выглядел как готовность согласиться с каждой ситуацией, когда он лишался преимуществ, и как его бессознательная уверенность в том, что так и должно быть. У этого человека была жена, и она заметила, что его постоянно обходят при повышении, и в отличие от него, ей это показалось достаточно ненормальным, чтобы она настояла на визите мужа к психоаналитику. Мы можем представить себе, что люди, не имеющие близких отношений с теми, кто заинтересован в их благополучии, могут прожить всю жизнь в рамках веры в собственную ничтожность (неадекватность, неуместность) – и с неизвестным нам количеством людей именно это и происходит.
Но мы ни в коем случае не должны рассматривать появление ограничивающего убеждения в психике Тома как некую непредвиденную заразную болезнь, трагическую случайность. Вера пациента Симингтона в свою ничтожность помогла ему пережить отчуждение матери: он нашел объяснение происходящему, и мир вокруг него сохранил свою связность. Помните, что происходит с программами, когда мы предлагаем им выполнить недопустимые операции? Они не способны продолжать работу. Если бы психика Тома не нашла ответ, он не был бы способен продолжать психическую жизнь – проще говоря, сошел бы с ума. Таким образом, убеждение, которое во взрослой жизни лишало его хороших шансов, в момент возникновения позволило продолжать жизнь мыслящего существа.
Можно сказать, что работа психоаналитика состоит в обнаружении фантазии (= бессознательного убеждения) данного пациента, следствием функционирования которой и являются симптомы пациента. Во взаимодействии с аналитиком пациент постоянно выражает свою фантазию в неявном виде — например, Том давал понять Симингтону, что готов услышать от того о бесполезности его (Тома) анализа. Задача состоит в том, чтобы определить, какое именно убеждение символически выражается в поведении пациента. Если это открытие отразится в словах, действиях или эмоциональных реакциях аналитика так, что сможет быть воспринято пациентом, то чувство замкнутого круга, в котором проходит внутренняя жизнь пациента, сменяется чувством движения и открывающихся возможностей.
Когда кость повреждена, и не может держать форму, её фиксируют с помощью гипса. Когда личность трансформируется в процессе анализа, носитель этой личности естественно испытывает огромную тревогу. То, что воспринималось незыблемым, теперь оказывается спорным, или даже иллюзорным. Чувство отсутствия внутренней опоры несколько компенсируется внешним постоянством взаимодействия с аналитиком. Система условий взаимодействия на психоаналитическом жаргоне называется «сеттинг». Это количество встреч в неделю, продолжительность встречи, правила отмены или переноса встречи, процедура завершения аналитического процесса. Ничто из этого не может измениться без согласия каждой из сторон. Поэтому аналитик всегда исследует причины желания изменить сеттинг со стороны пациента, и не предлагает изменить его без крайней необходимости со своей стороны. Например, если у меня есть приёмы в 18.00, 19.00 и 20.00, и тот, кто приходит в 19.00, заболел и не может прийти, я не предложу тому, кто обычно приходит в 20.00, прийти на час раньше.
Стабильность визитов часто поначалу воспринимается как обуза, потому что ассоциируется с необходимостью посещать школу, офис, и так далее. Однако у неё есть обратная сторона — чувство постоянства, незыблемости отношений. Что бы вы ни сказали аналитику на прощанье, вы можете быть уверены, что он будет вновь ждать вас в назначенное время и что он может предложить вам обсудить окончание предыдущей встречи, но это будет именно предложение, оставляющее выбор за вами. Это может быть очень важным для тех пациентов, которые не способны выражать своё несогласие с другими, чувствуя это как чрезмерный риск для отношений. Ещё одно обстоятельство, при котором стабильность аналитических отношений особенно важна — страх пациента перед изменениями, когда он переживает их как тотальные. В одном терапевтическом процессе, я думаю, мы смогли продвинуться вперёд только после того, как я пообещала пациенту, что готова работать с ним всю жизнь. В это время я решала про себя вопрос, какие упреки были бы мне более неприятны: в непрофессионализме или в жадности. Я была совершенно серьёзна в своём обещании, и полагаю, что пациент почувствовал это, поскольку в следующие недели его поведение в кабинете и за его пределами стало более свободным и живым.
Аналитический процесс, таким образом, представляет собой отношения, и чтобы они сложились, требуются усилия обеих сторон. Сложившиеся отношения (на жаргоне психологов — «терапевтический альянс») совсем не означают, что встречи проходят в атмосфере дружелюбия и спокойствия. Скорее, это чувство партнёрства, надёжности своего собеседника, уверенности в том, что он также заинтересован в достижении цели работы и если он делает что-то не то — значит, он ошибается, а не равнодушен или вредоносен. Да, думаю, что терапевтический альянс возникает в тот момент, когда оба участника начинают испытывать друг к другу достаточно доверия, чтобы простить ошибку.
Ошибки в аналитическом процессе и в близких отношениях вообще неизбежны, потому что мы, люди, сложны и пока мало умеем обращаться со своей сложностью. Аналитик в этом смысле не то чтобы кардинально отличается от других людей, которых пациент встречал на протяжении своей жизни. Его отличия состоят в том, что он признает, что склонен к ошибкам определённого рода и исследовал свою склонность в собственном учебном анализе; а также в том, что он допускает возможность своих бессознательных попыток преследовать собственные цели в аналитическом процессе своего пациента, и чтобы отследить это, посещает супервизора. Другими словами, кроме теоретической, подготовка аналитика состоит в его готовности признать свою природу несовершенной, а свои решения неидеальными. Это может звучать как индульгенция… но вспомните, как часто отношения с важными для вас людьми переживались столь болезненно и иногда безнадежно именно потому, что уверенность этих людей в своей правоте (и вашей неправоте) выглядела категоричной, а их взгляд на вас — совершенно незыблемым и как правило, однобоким.
Если в результате прочитанного у вас сложилось мнение, что психоанализ — это длительная, затратная, временами мучительная процедура без 100% гарантии, что вы получите то, за чем пришли, то так оно и есть. (Справедливости ради надо заметить, что исследования показывают: эффективность любого признанного метода психотерапии – около 70 процентов; также следует заметить, что в отличие от медицины, психоаналитическая терапия временами является мучительной для каждой из сторон). Бесспорный результат психоаналитического процесса состоит в том, что если он удался, то меняются такие аспекты жизни, с которыми раньше, вы полагали, можно только смириться. И кроме того, вы обнаруживаете, что вам стало легко мириться с теми обстоятельствами жизни, которые раньше казались незаживающей раной. Основатель психоанализа как-то сказал, что задача этой процедуры — избавить человека от невротического страдания для того, чтобы он мог стать несчастным нормальным образом, и в этой фразе больше любви к людям, чем кажется поначалу. Вот зачем нужен психоанализ.
